В августе 2018 года издательство Mehring Books опубликовало издание книги Дэвида Норта Наследие, которое мы защищаем: Введение в историю Четвертого Интернационала (The Heritage We Defend: A Contribution to the History of the Fourth International), приуроченное к 30-летней годовщине выхода книги. Ниже мы публикуем предисловие Норта к этому новому изданию.

***

Наследие, которое мы защищаем было опубликовано тридцать лет тому назад, в 1988 году, после дезертирства Рабочей революционной партии (РРП — Workers Revolutionary Party) Британии из рядов Международного Комитета Четвертого Интернационала (МКЧИ). Как впоследствии показал Международный Комитет в многочисленных документах, ренегатство РРП стало результатом ее длившегося более десятилетия отступления от троцкистских принципов, которые она в прошлом защищала [1]. РРП, основанная в 1973 году, была преемницей той организации британского троцкистского движения, которая в 1953 году стала соучредителем Международного Комитета в союзе с американской Социалистической рабочей партией (СРП — Socialist Workers Party) и французской Партией Коммунистов-Интернационалистов (ПКИ — Parti Communiste Internationaliste). Джерри Хили (1913-1989), лидер РРП, подписал историческое «Открытое письмо мировому троцкистскому движению», написанное Джеймсом П. Кэнноном (1890-1974), которое осуждало ревизию программы Четвертого Интернационала со стороны Пабло и Манделя. «Открытое письмо», опубликованное в ноябре 1953 года, следующим образом формулировало основные принципы МКЧИ:

«1. Смертельная агония капиталистической системы угрожает разрушить цивилизацию путем череды усугубляющихся депрессий, мировых войн и проявлений варварства, подобных фашизму. Развитие атомного оружия в настоящий момент с особенной силой подчеркивает эту опасность.

2. Падения в пропасть можно избежать, только заменив капитализм социализмом с плановой экономикой в мировом масштабе, чтобы тем самым возобновить спираль прогресса, сопровождавшего капитализм в его ранний период.

3. Этого можно достичь, только если руководство обществом перейдет в руки рабочего класса. Но рабочий класс сам сталкивается с проблемой кризиса руководства, хотя соотношение мировых социальных сил никогда еще не было столь благоприятным, как сегодня, для того, чтобы рабочие встали на путь, ведущий к завоеванию власти.

4. Чтобы организовать себя для выполнения этой всемирно-исторической задачи, рабочий класс в каждой стране должен построить революционную социалистическую партию по модели, разработанной Лениным; то есть боевую партию, способную диалектически сочетать демократию и централизм — демократию в принятии решений, централизм в их выполнении; руководство, контролируемое рядовыми членами, способными дисциплинированно выступать под огнем.

5. Главным препятствием к этому является сталинизм, который привлекает рабочих, эксплуатируя престиж Октябрьской революции 1917 года в России, чтобы затем, предав их веру, бросить их либо в руки социал-демократии и тем ввергнуть их в апатию, либо отбросить их назад к иллюзиям по отношению к капитализму. Наказанием за это предательство является консолидация фашистских или монархических сил, а также взрывы новых войн, поощряемых и подготовляемых капитализмом. С момента своего основания Четвертый Интернационал в качестве одной из своих наиболее важных задач поставил цель свержения сталинизма внутри и за пределами СССР.

6. Необходимость выработки гибкой тактики, в которой нуждаются многие секции Четвертого Интернационала, а также партии и группы, сочувствующие его программе, все более настоятельно указывает на то, что они должны знать, как бороться с империализмом и его мелкобуржуазными агентурами (такими как националистические формирования или профсоюзные бюрократии), не капитулируя перед сталинизмом; а также, наоборот, знать, как бороться со сталинизмом (который, в конечном счете, есть мелкобуржуазная агентура империализма), не капитулируя перед империализмом» [2].

«Открытое письмо» кратко изложило стратегические концепции троцкизма, отвергнутые Пабло и Манделем. Троцкистское движение всегда считало сталинизм контрреволюционным, но паблоизм подменил эту оценку, приписав кремлевской бюрократии и ее агентурам исторически прогрессивную и революционную роль. Вместо подготовки к свержению сталинистских режимов в ходе серии политических революций паблоисты предполагали процесс бюрократической самореформы, в котором троцкистам отводилась роль советников сталинистских лидеров, уговаривающих последних проводить более левый курс. Согласно Пабло и Манделю, «деформированным рабочим государствам» Восточной Европы, возглавляемым местными сталинскими агентами кремлевского режима, суждено было существовать в течение веков.

Как ни удивительно это может показаться в свете прошедших тридцати лет, но эта апологетика сталинизма оставалась перспективой паблоистских организаций вплоть до краха бюрократических режимов Восточной Европы и распада Советского Союза в период между 1989 и 1991 годами. Защита Международным Комитетом программного наследия Четвертого Интернационала, — прежде всего, твердость МК в сценке контрреволюционной роли сталинизма, — была отвергнута сторонниками Пабло как «сектантство». Но всего спустя год с небольшим после публикации Наследия, которое мы защищаем исторический анализ, теоретические концепции и программа, изложенные в этой книге, были подтверждены политическими событиями, развернувшимися по всей Восточной Европе и в самом СССР.

Капитуляция паблоистов перед сталинизмом была лишь одним из аспектов их отказа от теории перманентной революции Троцкого. В более широком смысле они отвергли борьбу за марксистское сознание в рабочем классе, борьбу за политическую независимость рабочего класса против всех национальных буржуазных и мелкобуржуазных агентур империализма.

Несмотря на центральную роль, которую британские троцкисты сыграли в защите Четвертого Интернационала в 1950-е и 1960-е годы, — в особенности их оппозиция разрыву американской СРП с Международным Комитетом и воссоединение СРП с паблоистами в 1963 году, — в 1970-е годы все более очевидным стал их собственный дрейф в сторону ревизионизма, особенно после учреждения Рабочей Революционной партии в ноябре 1973 года. В начале 1960-х годов британские троцкисты из Социалистической Рабочей Лиги (Socialist Labour League — предшественницы РРП) подвергли резкой критике восхваление радикального национализма Фиделя Кастро. Они отвергли утверждения ревизионистских идеологов СРП, согласно которым мелкобуржуазная повстанческая армия кубинского герильеро доказывает, что путь к социализму не требует строительства троцкистской партии, укорененной в рабочем классе.

Но к середине 1970-х годов РРП начала по иному оценивать антиимпериалистическую программу буржуазно-национальных движений на Ближнем Востоке, — таких как Организация освобождения Палестины (ООП) или радикальный националистический режим Муаммара Каддафи в Ливии, — напоминая этим антитроцкистскую политику паблоистов. Поворот РРП к паблоизму был не просто результатом личных ошибок ее отдельных лидеров. В 1960-е и в начале 1970-х годов, в условиях, когда в организованном рабочем движении по всему миру по-прежнему преобладали сталинистские и социал-демократические партии и профсоюзы, троцкистские организации были уязвимы перед социальным и идеологическим давлением разнообразных радикальных групп и слоев мелкой буржуазии, особенно студенческой молодежи.

Задача интеграции новобранцев, пришедших из рядов мелкой буржуазии в троцкистское движение, требовала не только прочной политической и практической ориентации на рабочий класс, основанной на неумолимой борьбе против сталинистской и социал-демократической бюрократии. Она также требовала упорной теоретической критики различных форм псевдо-марксизма, продвигаемых паблоистами. В особенности речь идет о «Франкфуртской школе» (Хоркхаймер, Адорно, Беньямин, Блох, Райх и Маркузе), «западном марксизме» (Антонио Грамши и др.), антитроцкистских «госкапиталистах» и теоретиках «нового класса» (Лефорт, Касториадис и М. Джилас). Упомянем также бесчисленные разновидности радикального национализма (кастроизм, геваризм, работы Фанона и речи Малкольма Икса). Все это лишь наиболее известные формы мелкобуржуазной радикальной мысли и политики. К этому длинному списку следует добавить влияние маоизма, злобно-реакционной разновидности сталинизма, вошедшего в моду среди множества мелкобуржуазных интеллектуалов, которые вели рабочих и молодежь во всем мире от одного кровавого поражения к другому.

Оппортунистическая политика РРП столкнулась с оппозицией внутри Международного Комитета. В период с 1982 по 1984 год Рабочая Лига (Workers League), организация американских троцкистов, развила всестороннюю критику неопаблоистской политики РРП. Главные руководители английской секции МК, — Джерри Хили, Майкл Банда (1930-2014) и Клифф Слотер (1928), — подавляли попытки Рабочей Лиги поставить на обсуждение ее критические замечания в рамках Международного Комитета [3]. Эти беспринципные запреты осенью 1985 года привели к политическому взрыву внутри британской секции. Все еще продолжая уклоняться от обсуждения теоретических и политических вопросов, лежавших в основе распада РРП, Слотер и Банда попытались возложить на Международный Комитет вину за оппортунистический курс, которым британская секция следовала в течение предыдущего десятилетия.

В феврале 1986 года РРП опубликовала документ, объявляющий о разрыве с троцкизмом. Статья, написанная Майклом Бандой, была озаглавлена «27 причин, почему Международный Комитет должен быть похоронен, а Четвертый Интернационал построен» («27 Reasons Why the International Committee Should Be Buried Forthwith and the Fourth International Built»). РРП обнародовала этот документ с большой помпой, предсказывая, что он займет место в ряду классических работ марксизма. В действительности документ Банды был смесью искажений, откровенной лжи и полуправды, целью которых было дискредитировать не только Международный Комитет, но и всю историю Четвертого Интернационала. Само название эссе Банды обнажало его политическую бесчестность. Если хотя бы часть из его «27 причин» была справедливой, то было бы невозможно оправдать продолжающееся существование Четвертого Интернационала. Следуя выводам, которые неумолимо вытекали из его собственных аргументов, Банда менее чем через год после написания своего кредо опубликовал мерзкий пасквиль на Троцкого и объявил о своем восхищении Сталиным. Политическая эволюция Банды стала лишь прелюдией к отказу от троцкизма всеми руководителями и членами РРП, поддержавшими его «27 причин». Значительное число присоединилось к сталинистскому движению. Другие перешли в лагерь империализма и стали активными поборниками войны НАТО против Сербии. Самая большая группа, которую «окармливал» Клифф Слотер, полностью отвергла наследие концепции Ленина и Троцкого относительно революционной партии, отказалась от борьбы за социализм, а ее участники сконцентрировались на личной жизни и карьерах.

С того момента, как в наши руки попал документ Банды, Международный Комитет понял необходимость детального ответа. Мне было поручено подготовить его. В течение двух месяцев в газетах секций Международного Комитета стали появляться еженедельные главы Наследия. Я не ожидал, что ответ Банде потребует книги объемом более 500 страниц. Однако, изучив этот документ, я понял, что история Четвертого Интернационала, особенно тех критических лет между убийством Троцкого в 1940 году и расколом с паблоистами в 1953 году, никогда не была адекватно исследована и оставалась в значительной степени неизвестна кадрам троцкистского движения. Недостаточно было осудить Банду. Необходимо было заново взглянуть на историю Четвертого Интернационала, чтобы на этой основе вести подготовку товарищей в секциях Международного Комитета.

Спустя три десятилетия после первоначальной публикации я считаю, что Наследие выдержало испытание временем. Продолжая в значительной мере сохранять свое значение в качестве введения в историю Четвертого Интернационала, Наследие также рассматривает проблемы, связанные с марксистской теорией, программой и стратегией, которые по-прежнему очень актуальны для современной борьбы по построению Всемирной Партии Социалистической Революции.

Наследие, которое мы защищаем — единственное изложение истории Четвертого Интернационала, в котором используется метод исторического материализма, объясняющий возникновение политических тенденций и борьбу между ними. Отвергая субъективный подход (примером чего является легенда Банды), исходящий из характеристик отдельных лидеров, хороших или плохих, а также их мотиваций, благородных или постыдных, Наследие стремится обнаружить объективные социальные и политические процессы, — вытекающие из противоречий мирового капитализма и глобального и национального развития классовой борьбы во время второй империалистической мировой войны и после нее, — которые лежат в основе конфликтов внутри Четвертого Интернационала. В этой истории главный акцент делается не на субъективные намерения главных политических действующих лиц — Кэннона, Пабло, Манделя и Хили, — но, скорее, на реальных объективных движущих силах классовой борьбы, которые, говоря словами Энгельса, «отражаются в виде сознательных побуждений в головах действующих масс и их вождей, так называемых великих людей» [4].

Наследие анализирует, в контексте сложных и быстро меняющихся условий Второй мировой войны и последующих лет, конфликты внутри Четвертого Интернационала, которые стали предвестием борьбы, развернувшейся после Третьего Всемирного конгресса 1951 года, кульминацией чего стал раскол в ноябре 1953 года. Книга описывает ревизионистские тенденции, возникшие в 1940-е годы, которые отражали сдвиг вправо в политической ориентации значительных слоев мелкобуржуазной радикальной интеллигенции.

Конфликты 1940-х годов лучше всего понять как продолжение фракционной борьбы 1939-40 годов внутри Социалистической рабочей партии США. Борьба под руководством Троцкого в последний год его жизни против «мелкобуржуазной оппозиции» Джеймса Бёрнхема (1905-1987), Макса Шахтмана (1904-1972) и Мартина Аберна (1898-1949) была настолько интенсивной, что конфликт долгое время рассматривался как отдельный и уникальный эпизод в истории Четвертого Интернационала. Спор разгорелся в сентябре 1939 года вместе с началом Второй мировой войны и длился до апреля 1940 года. Затем меньшинство откололось от СРП и сформировало Рабочую партию (Workers Party.). Спустя месяц главный теоретик меньшинства, Джеймс Бёрнхем, вышел из Рабочей партии и объявил о своем отказе от марксизма и социализма.

Вклад Троцкого в борьбу внутри Социалистической рабочей партии относится к числу его величайших работ. Хотя Троцкий был заперт в стенах осажденной виллы в Койоакане, под постоянным прицелом убийц из ГПУ, его политическая проницательность не пострадала. «Старик» смотрел в будущее дальше и яснее, чем все его современники.

Центральным политическим вопросом фракционной борьбы был «русский вопрос», то есть вопрос о классовом характере Советского Союза. Шахтман утверждал, что Советский Союз — после Пакта Сталина и Гитлера о ненападении, заключенного в конце августа 1939 года, за которым последовало совместное нацистско-сталинистское вторжение в Польшу, — уже не может считаться рабочим государством. По его словам, советская бюрократия превратилась в господствующий класс, находящийся наверху нового эксплуататорского общества.

Троцкий выступил против пересмотра Шахтманом характера Советского Союза по причине его реакционного союза с нацистской Германией. Подписание Пакта о ненападении было, безусловно, актом невыразимого предательства, но Троцкий настаивал на том, что «социальный характер СССР не зависит от его дружбы с демократией или с фашизмом» [5]. Он обратил внимание на основной вопрос исторической перспективы, связанный с борьбой за правильное определение Советского Союза:

«Вопрос об СССР не может быть уникально абстрагирован из современного исторического процесса. Или сталинистское государство является временной формацией, деформацией рабочего государства в отсталой и изолированной стране, или же “бюрократический коллективизм” (Бруно Риззи, La Bureaucratisation du Monde, Париж, 1939 г.) есть новая социальная формация, заменяющая собой капитализм во всем мире (сталинизм, фашизм, Новый Дил и т.д.). Терминологические эксперименты (рабочее государство, нерабочее государство; класс, не класс и т.п.) имеют смысл лишь в этом историческом аспекте. Тот, кто принимает эту вторую точку зрения, соглашается, открыто или тайком, что все революционные возможности мирового пролетариата исчерпаны, что социалистическое движение обанкротилось, что старый капитализм превращается в “бюрократический коллективизм” с новым классом эксплуататоров. Огромное значение такого вывода не нуждается в объяснениях. Он затрагивает судьбу мирового пролетариата и человечества». [6].

Троцкий признал, что рабочему классу в передовых империалистических странах еще не удалось создать революционную партию, равную задачам эпохи беспрецедентного капиталистического кризиса. Но пример большевизма и Октябрьской революции показал, что создание такой партии возможно. Поэтому великий исторический вопрос, утверждал Троцкий, стоит следующим образом:

«Вопрос стоит, следовательно, так: проложит ли, в конце концов, объективная историческая необходимость себе дорогу в сознание авангарда рабочего класса, т.е. сложится ли в процессе этой войны и тех глубочайших потрясений, которые из неё должны вырасти, подлинное революционное руководство, способное повести пролетариат на завоевание власти? Четвертый Интернационал ответил на этот вопрос утвердительно не только текстом своей программы, но и самим фактом своего существования. Наоборот, всякого рода разочарованные и запуганные представители лже-марксизма исходят из того, что банкротство руководства лишь “отражает” неспособность пролетариата выполнить свою революционную миссию. Не все наши противники ясно выражают эту мысль. Но все они — ультралевые, центристы, анархисты, не говоря уже о сталинцах и социал-демократах — ответственность за поражения перелагают с себя на пролетариат. Никто из них не указывает, при каких именно условиях пролетариат окажется способен совершить социалистический переворот.

Если принять, что причиной поражений являются социальные качества самого пролетариата, тогда положение современного общества придется признать безнадежным» [7].

Троцкий видел, что в основе позиции Шахтмана и Бёрнхема лежит исторический и политический пессимизм. Его характеристика фракции Шахтмана-Бёрнхема как «мелкобуржуазной» была не просто язвительным эпитетом. Меньшинство давало политическое выражение взглядам широкого круга интеллигенции из среднего класса, политически деморализованного поражениями 1930-х годов и морально разъеденного скептицизмом. По иронии судьбы, накануне этого фракционного сражения внутри СРП Бёрнхем и Шахтман совместно написали эссе, опубликованное в январском номере партийного журнала The New International в январе 1939 года. В статье под названием «Интеллектуалы отступают» будущие фракционеры писали:

«Любой период реакции, следующий за поражением революции, рождает различные поверхностные и временные, но “новые” и “модные” доктрины, которые высмеивают марксизм как “устаревшее” мировоззрение. Было бы интересно сравнить историю “фракционной борьбы”, последовавшей за разгромом первой русской революции в 1905 году с аналогичными эпизодами последнего десятилетия. Нынешние реакционные настроения подавленности, разочарования, неуверенности в жизненные силы пролетариата и его революционного движения обобщаются в обширные нападки на революционный марксизм. Радикальные интеллигенты вследствие своего положения в обществе являются обычно первыми, кто сдается перед такими настроениями упадка, капитулирует перед ними вместо того, чтобы вести сознательную борьбу с пессимизмом. Они являются жертвами длительного периода реакции, — конечно, в совершенно иной степени, но аналогично тому, как сталинистское перерождение русской революции и временные победы фашизма являются его результатом.

Главная интеллектуальная болезнь, от которой страдают эти интеллигенты, может быть названа сталинофобией или вульгарным антисталинизмом. Эта болезнь заразила свои жертвы в результате всеобщего чувства отвращения в отношении ужасной сталинской системы подлогов и чисток. Результатом болезни является тот факт, что большая часть статей на эту тему является не столько результатом холодного социального анализа, сколько ментального шока, и даже в тех работах, где анализ все-таки присутствует, этот анализ имеет не научный или политический, а, скорее, моральный и этический характер» [8].

Разумно предположить, что Бёрнхем и Шахтман сумели так метко описать «интеллектуальную болезнь», которой поддалась интеллигенция, потому что они сами уже испытывали ее симптомы. К началу нового, 1940 года, заболевание, поразившее их, дошло до фатальной стадии.

Одна из поразительных черт антитроцкистского варианта ревизионизма, возникшего в ходе борьбе 1939-1940 годов, заключалась в его всеохватности: отказ от философских и классовых основ марксизма, его политической программы и исторической перспективы. Этот ревизионизм был ориентирован не на реформистскую модификацию революционной борьбы за социализм, а на отказ от самой цели. По мере развития их критики «ортодоксального троцкизма» ревизионисты пришли к выводу, что они не согласны ни с одним составляющим марксизма.

Конечно, разные индивидуумы из фракции меньшинства двигались к такому выводу с разной скоростью. Но общая правая траектория фракции Бёрнхема-Шахтмана была ясно выражена в письме Бёрнхема о выходе из Рабочей партии, датированном 21 мая 1940 года. Этот документ обычно рассматривался изолированно, как своего рода пощечина Шахтману, которого внезапно и бесцеремонно покинул его ближайший политический союзник. Но в более широком историческом и политическом контексте письмо Бёрнхема дало выражение и стало предвестником не только политической эволюции Макса Шахтмана после его собственного разрыва с Четвертым Интернационалом, но также и эволюции всех других оппозиционных тенденций, которые возникли в Четвертом Интернационале и Социалистической рабочей партии в 1940-е годы. В своем письме Бёрнхем писал:

«Я не принимаю ни один из всех важнейших постулатов, связанных с марксистским движением в его реформистском, ленинистском, сталинистском или троцкистском вариантах. Я считаю эти доктрины фальшивыми, устаревшими, или бессмысленными; в некоторых случаях они правильны лишь в такой урезанной и измененной форме, что они не могут быть названы марксистскими…

Я не только думаю, что бессмысленно говорить: “социализм неминуем”; неверно также, что социализм является “единственной альтернативой капитализму”. На основе недавнего опыта я полагаю, что новая форма эксплуататорского общества (которое я назову “управленческим строем”) есть не только одна из возможных альтернатив, но и более вероятный исход нынешнего периода, чем социализм…

Я твердо и совершенно оспариваю, и Кэннон это уже давно понял, ленинскую мысль о партии — не просто сталинские или кэннонские модификации, но понимание Ленина и Троцкого…

В свете такого умонастроения ясно, что я отрицаю большую часть программных документов движения Четвертого Интернационала (перенятых Рабочей партией). Документ Переходная программа мне представляется — как и в то время, когда он был впервые написан — как сущая бессмыслица и отличный пример неспособности марксизма, даже в руках наиболее блестящего интеллектуального представителя этого течения, справиться с современной историей» [9].

В конечном итоге, Бёрнхем признал связь его теперешней политической позиции с той личной деморализацией, которую он и Шахтман описали в статье «Интеллектуалы отступают»:

«Я был бы последним, кто претендует на то, что любой человек может смело думать, что он ясно понимает побуждения и причины своих собственных действий. Все это письмо, возможно, является чересчур запутанной попыткой сказать одну единственную фразу: “Я хочу уйти от политики”. Верно, конечно, что я нахожусь под влиянием поражений и предательств последних двадцати и больше лет. Они составляют часть моего доказательства, что марксизм нужно отвергнуть: при каждой исторической проверке марксистские движения подвели социализм или предали его. И они также влияют на мои чувства и настроение. Я понимаю это» [10].

Последние фразы, безусловно, представляют собой замечательный образчик самооправдания собственного ренегатства. Вместо того чтобы принять участие в будущей неудаче или предательстве социализма Бёрнхем решил совершить свое личное превентивное бегство из революционного движения. После своего выхода из Рабочей партии Бёрнхем быстро перешел на крайне правое крыло буржуазной антикоммунистической политики. После Второй мировой войны он стал стратегом американского империализма, призывая к созданию «Всемирной федерации», которая под руководством Соединенных Штатов будет бороться с Советским Союзом и коммунизмом. В 1950-е годы он сотрудничал с архиреакционером Уильямом Ф. Бакли-младшим в создании журнала National Review. Признанный ведущим интеллектуальным лидером неоконсерваторов в Соединенных Штатах, Бёрнхем был награжден Рональдом Рейганом «Президентской медалью Свободы» в 1983 году.

Отказ Бёрнхема от марксизма предвосхитил дорогу, по которой пошли не только члены группы Шахтмана, но и другие оппозиционные тенденции, возникшие в СРП и Четвертом Интернационале в 1940-е годы. Заимствуя и перефразируя известное выражение Троцкого, можно сказать, что, хотя не всякий деморализованный мелкобуржуазный экс-троцкист является Бёрнхемом, но частица Бёрнхема сидит в каждом деморализованном ренегате троцкизма [11].

Первой и наиболее значимой из этих тенденций стала группа «Три тезиса» (также известная как «Ретрогрессионисты»), которая возникла из организации «Международные коммунисты Германии» (МКГ — Internationale Kommunisten Deutschlands). Эту организацию троцкистов-эмигрантов возглавил Йозеф Вебер (1901-1959). До публикации Наследия его ведущая роль в развитии антитроцкистских концепций в рамках Четвертого Интернационала была более или менее забыта. Невозможно понять происхождение и политику оппозиции Морроу-Голдмана в СРП, возникшей несколько позже, без ссылки на документы, написанные Вебером. Политика МКГ рассматривается в главе 8 этой книги. Но учитывая недавние попытки (о которых я напишу ниже) расхваливать Феликса Морроу (1906-1988) и Альберта Голдмана (1897-1960) в качестве пророков, — политическое мученичество которых от рук Кэннона якобы означало гибель троцкизма, — необходимо дать краткое изложение деморализованной, пораженческой и антимарксистской перспективы МКГ.

МКГ опубликовал в октябре 1941 года заявление, в котором эта группа отвергала как несбыточную фантазию перспективу мировой социалистической революции. Победы фашизма в Европе, по их мнению, означали, что рабочий класс отброшен назад, до условий, существовавших до революций 1848 года. Заявление утверждало, что современный мир не движется к социализму, а возвращается к варварству. Это попятное движение стало не временным следствием политических поражений, которые можно преодолеть в ходе нового подъема революционной борьбы рабочего класса во главе с марксистской партией. Попятное движение, скорее, следует понимать как неизбежный процесс. Военная победа нацистов, которую МКГ считала необратимой, знаменует собой новый этап в мировой истории.

«Тюрьмы, новые гетто, принудительный труд, концентрационные лагеря, лагеря военнопленных являются не только переходными политически-военными учреждениями, но и формами новой экономической эксплуатации. Они сопровождают развитие современного рабского государства и предназначены в качестве постоянной судьбы для значительного процента человечества» [12].

Группа «Три тезиса» пришла к выводу, что борьба за социализм в результате исторического регресса отныне перекрыта «стремлением к национальной свободе» [13]. В более позднем документе, написанном в 1943 году и опубликованном в октябре 1944 года в журнале The New International (этот журнал после раскола 1940 года оказался в руках сторонников Шахтмана), МКГ прямо отвергла исторический анализ империалистической эпохи, который был разработан Лениным в борьбе против предательства Второго Интернационала и на котором базировалась стратегия большевистской партии в 1917 году. Статья утверждала:

«Если мы взглянем на Первую мировую войну и общее положение в то время, мы должны признать, что мировая война, несмотря на все причинные связи, которые привели к ее взрыву, была не более чем исторической неудачей капитализма, случайным событием, которое поставило крах капитализма в рамки исторической необходимости раньше, чем того требует историческая необходимость» [14].

Но если мировая война произошла случайно, то такой же случайностью был и крах II Интернационала, победа Октябрьской революции и создание Коммунистического Интернационала. Вся объективная основа революционной марксистской стратегии в ХХ веке, сформулированная Лениным и Троцким, фактически отрицалась.

Группа МКГ формулировала свой политический пессимизм в самых мрачных терминах. Она объявила, что рабочий класс более не существует как революционная сила. Он «расчленен, атомизирован, расколот на различные, противопоставленные друг другу слои, политически деморализован, интернационально изолирован и контролируем…» [15] Хотя капитализм прогнил, рабочий класс неспособен свергнуть его. МКГ утверждала, что «самая распространенная ошибка» троцкистского движения, возникшая из «полного непонимания марксизма», заключается в том, что оно «понимает отрицание капитализма лишь как задачу пролетарской революции…» Перед лицом паралича рабочего класса как революционной силы, объявила МКГ, единственным политическим вариантом стало возвращение к борьбе XIX века за демократию [16]. Группа следующими словами выступила против лозунга Четвертого Интернационала о Соединенных Социалистических Штатах Европы:

«Прежде чем Европа сможет объединиться в “социалистические штаты”, она должна заново разделиться на независимые и автономные государства. Речь идет сейчас исключительно о раздробленных, порабощенных, отброшенных назад народах и пролетариате, которые должны снова конституировать себя в качестве наций…

Мы можем сформулировать задачу следующим образом: восстановить все открученное назад развитие, восстановить достижения буржуазного периода (включая и рабочее движение), достичь снова уровня прошлых достижений и превзойти их…

Однако наиболее неотложной политической проблемой является столетней давности вопрос эпохи весны индустриального капитализма и научного социализма — завоевание политической свободы, установление демократии (также и в России) в качестве предварительного условия национального освобождения и создания рабочего движения» [17].

МКГ настаивала на том, что ее призыв вернуть политический календарь обратно в период до 1848 года, отказаться от борьбы за международный социализм и снова начать борьбу за национальный суверенитет и буржуазную демократию, применимы ко всем странам.

«С соответствующими изменениями эта проблема [демократии и национального освобождения] существует для всего мира; для Китая и Индии, Японии и Африки, Австралии и Канады, России и Англии. Одним словом, для всей Европы, Северной и Южной Америки. Нет ни одной страны, перед которой не стоят жгучие демократические и национальные задачи, нигде не существует политически организованного рабочего движения» [18].

Главным лозунгом, провозгласила МКГ, должно стать «национальное освобождение».

«Под этим мы имеем в виду следующее: национальный вопрос является одним из тех исторических эпизодов, которые обязательно становятся стратегическим переходным пунктом для воссоздания рабочего движения и для социалистической революции. Тот, кто не понимает историческую необходимость этого эпизода и не знает, как его использовать, ничего не знает и не понимает в марксизме-ленинизме» [19].

Фактически, именно МКГ отвергала программу Ленина и Троцкого. Отделение борьбы за демократические требования от борьбы за свержение капитализма означало отказ от теории и программы перманентной революции. В странах с запоздалым буржуазным развитием теория перманентной революции, пояснял Троцкий, «означает, что полное и действительное разрешение их демократических и национально-освободительных задач мыслимо лишь через диктатуру пролетариата, как вождя угнетенной нации, прежде всего ее крестьянских масс» [20].

Отделяя демократические требования от социалистических в менее развитых странах, МКГ настаивала на возрождении буржуазной программы национального освобождения в развитых центрах мирового капитализма, призывая к отказу от борьбы за социализм как задачи несвоевременной. Все это демонстрировало патологический уровень ее политической деморализации. Соавторы и друзья Йозефа Вебера, лидера МКГ, позже вспоминали, что в середине 1940-х годов он часто высказывал мнение, что нацистское правление над Европой продолжится как минимум тридцать, а то и пятьдесят лет [21].

Группа Шахтмана приветствовала и продвигала позицию МКГ. Аргументы группы МКГ, считавшей Октябрьскую революцию несвоевременной, полностью совпадали с отказом Шахтмана считать Советский Союз рабочим государством и защищать его от империализма.

Деморализованная группа МКГ вышла из Четвертого Интернационала, но ее пессимизм, в конечном итоге, нашел единомышленников внутри Социалистической рабочей партии в виде тенденции Морроу-Голдмана, возникшей в качестве отдельной фракции в Социалистической рабочей партии в 1944 году. До написания Наследия эта двигавшаяся вправо тенденция ложно считалась прозорливой альтернативой предположительно догматической, плохо информированной и нереалистической реакции Кэннона на политическую ситуацию, как она сложилась к концу Второй мировой войны. Морроу и Голдман, два главных лидера течения, сыграли значительную роль в Четвертом Интернационале и работе его американской секции. Альберт Голдман был адвокатом Троцкого, представляя его интересы в Комиссии Дьюи в 1937 году. Во время процесса на основании Акта Смита в 1941 году Голдман защищал членов СРП, обвиненных в подготовке мятежа. Он был одним из подсудимых и одним из восемнадцати членов партии, признанных виновными и отправленных в тюрьму. Феликс Морроу был членом Политического комитета СРП и выдающимся социалистическим журналистом, наиболее известным за свою книгу Революция и контрреволюция в Испании. Он тоже был приговорен к тюремному сроку в конце судебного процесса 1941 года. Другим известным членом фракции Морроу-Голдмана был Жан ван Хейенорт (1912-1986), который был политическим секретарем Троцкого в 1930-х годах, а в годы Второй мировой войны de facto являлся секретарем Четвертого Интернационала.

Наследие, которое мы защищаем подробно анализирует взгляды тенденции Морроу-Голдмана. Однако после публикации Наследия наличие внутренних дискуссионных бюллетеней СРП, к которым у меня не было доступа в 1986-87 годах, позволяет более полно оценить степень влияния МКГ на тенденцию Морроу-Голдмана. В 1942 году Морроу, Голдман и ван Хейенорт (писавший под псевдонимом Марк Лорис) выступили против аргументов, выдвинутых в резолюции «Три тезиса». Но к концу 1943 года их позиции претерпели радикальные изменения. В ходе политической борьбы внутри СРП и Четвертого Интернационала, как она развивалась в течение следующих трех лет, Морроу пришел к выводу, что в условиях, сложившихся к концу Второй мировой войны в Европе, приверженность Четвертого Интернационала программе социалистической революции стала политически неадекватной. Интерпретируя события в Европе, особенно во Франции и Италии, самым консервативным и пораженческим образом, фракция Морроу-Голдмана настаивала на невозможности социалистической революции. Они утверждали, что Четвертый Интернационал неспособен вести независимую политическую борьбу и должен превратиться в движение поддержки буржуазно-демократических реформ в союзе с социал-демократией и различными демократически настроенными буржуазными движениями.

Отстаивая превращение Четвертого Интернационала в придаток буржуазной демократии, Морроу, Голдман и ван Хейенорт также отвергли лозунг защиты СССР. В марте 1943 года Морроу писал: «Огромные массы во всем мире радуются победам Красной армии. Не обладая определенной теорией, они тем не менее ощущают свою классовую солидарность и понимают, что победы в СССР также являются и их победами. Они определенно осознают разницу между рабочим государством и его капиталистическими “союзниками”» [22]. Но с потрясающей скоростью, характерной для тех, кто рвет с троцкизмом и движется вправо, Морроу перешел к абсолютно противоположному взгляду. В 1946 году он осудил утверждение СРП о том, что победа советской армии над нацистами способствовала политической радикализации европейских масс и заявил: «Исчезли все причины, из-за которых мы защищали Советский Союз» [23].

Тенденция Морроу-Голдмана призвала к политическому воссоединению с группой Шахтмана, хотя отказ шахтманистов от защиты Советского Союза быстро превратился в прямую поддержку борьбы американского империализма против «коммунистического тоталитаризма». Четвертый Интернационал и СРП решительно и правильно отвергли деморализованную перспективу Морроу и Голдмана.

Оценка аргументов в отношении «правильной линии» к событиям в Европе была не просто абстрактным интеллектуальным спором. В условиях быстро меняющейся и нестабильной ситуации, когда исход послевоенного политического кризиса оставался еще открытым вопросом, троцкисты пытались дать максимальное выражение революционному потенциалу данной ситуации. Они основывались в своей политике на объективно существующем потенциале свержения капитализма, а не на априорных предположениях о стабилизации капитализма. В тяжелые часы января 1933 года, за несколько дней до прихода Гитлера к власти, Троцкого писал о Германии: «Является ли положение безнадежным? Самые слова эти не из нашего словаря. Решит борьба» [см.: http://iskra-research.org/Trotsky/sochineniia/1933/19330111.html]. Тот же самый ответ следовало дать тем, кто утверждал, среди беспорядков и хаоса послевоенной Европы, что революция безнадежна и стабилизация капитализма неизбежна. Если бы они заранее признали поражение, как того требовали Морроу и Голдман, то троцкисты превратились бы в один из факторов капиталистической стабилизации.

Так или иначе, сделанный Морроу анализ объективной ситуации в Европе и в международном масштабе, как она сложилась на завершающих этапах и сразу после окончания Второй мировой войны, существенным образом умалял глубину и масштаб кризиса, с которым столкнулся мировой капитализм. Да, европейский капитализм стабилизировался после введения «плана Маршалла» в 1947 году, но это вовсе не отменяет значение перспективы, выдвинутой Четвертым Интернационалом по завершении мировой войны. Буржуазия большей части Западной и Центральной Европы находилась в состоянии политической прострации; она была полностью дискредитирована своими фашистскими зверствами. Возможность завоевания власти рабочим классом превосходила ту, которая последовала за окончанием Первой мировой войны. Во Франции и Италии массы рабочих были вооружены и возбужденно ожидали окончательного сведения счетов с классом капиталистов. Проблема заключалась не в отсутствии «объективно» революционной ситуации. Для всех проницательных буржуазных стратегов было само собой разумеющимся, что настроение масс было чрезвычайно радикальным. Дин Ачесон, вскоре ставший Госсекретарем США, характеризовал кризис как «в некотором смысле более грозный, чем тот, который описан в первой главе Книги Бытия» [24]. В декабрьской записке 1944 года, адресованной специальному помощнику президента Рузвельта Гарри Гопкинсу, Ачесон предупреждал о неизбежном кровопролитии по всей Европе. «Народы освобожденных стран, — писал он, — являются самым горючим материалом в мире… Они жестокие и беспокойные». Если не будет найдено средство стабилизировать Европу, эскалация «агитации и волнений» приведет к «свержению правительств» [25].

В недавно опубликованной книге об истоках «плана Маршалла» и «холодной войны» историк Бенн Стейл пишет:

«Люди также хотели политических перемен. Коммунистические партии по всей Европе обещали радикальную альтернативу капитализму. История, казалось, была на их стороне. Советский Союз победил в войне и стал теперь самой могущественной страной на континенте. В 1945-46 годах коммунисты получили 19 процентов голосов в Италии, 24 процента в Финляндии (где коммунист Мауно Пеккала стал премьер-министром) и 26 процентов во Франции. И хотя национальные выборы в Западной Германии не проводились до 1949 года, коммунисты набрали на некоторых земельных выборах до 14 процентов голосов. Голоса за левых (коммунисты плюс социалисты) составили 39 процентов в Италии и 47 процентов во Франции. В Италии многие думали, что революционным левым суждено взять в стране власть. Слияние левых партий в советской зоне Германии казалось образцом для всей Европы» [26].

Решающим фактором, сдержавшим рабочий класс, подавившим мощные повстанческие импульсы и давшим американскому империализму и испуганным европейским элитам время для спасения капиталистического правления, стало, прежде всего, руководство сталинистских партий. В Италии мы видим ключевую роль сталинистского лидера Пальмиро Тольятти. Как показало недавнее исследование этого периода:

«Соответствует действительности, что сталинистское руководство ИКП [Итальянская коммунистическая партия] было намерено оказывать умеренное влияние и предотвращать стихийные действия. Учитывая бушующую и взрывоопасную ситуацию, а также революционные порывы, которые регулярно появлялись в партии в период сопротивления, именно Тольятти постоянно сдерживал их. Не следует недооценивать его роль в предотвращении гражданской войны сразу после освобождения северной Италии. Революционные импульсы, продолжавшие вырываться наружу в годы Сопротивления, были обузданы во многом благодаря личным усилиям Тольятти» [27].

Историк Пол Гинсборг рисует яркую картину того, как Тольятти противодействовал требованиям рядовых членов ИКП о революционном социалистическом свержении буржуазного государства:

«По прибытии в Салерно Тольятти рассказал своим товарищам, вызвав удивлению и некоторые возражения, о стратегии, которую он намеревался проводить в ближайшем будущем. Коммунисты, по его словам, должны были отказаться от прежней враждебности к монархии. Вместо этого они должны были убедить все антифашистские силы поддержать королевское правительство, контролировавшее всю Италию к югу от Салерно. Присоединение к правительству, как утверждал Тольятти, станет первым шагом на пути к реализации главной цели момента — национального единства перед лицом германских и итальянских фашистов. Главной целью коммунистов становилось освобождение Италии, а не социалистическая революция. В инструкциях для партии, которые Тольятти написал в июне 1944 года, он говорил: “Имейте в виду, что восстание, к которому мы зовем, имеет целью не навязать социальные и политические преобразования в социалистическом или коммунистическом смысле. Его целью является национальное освобождение и уничтожение фашизма. Все другие проблемы будут решены потом, как только Италия будет освобождена, после свободного всенародного голосования и выборов в Учредительное собрание”.

Эта последняя фраза обнаружила приверженность Тольятти к восстановлению парламентской демократии в Италии. В отличие от Тито он не собирался делать диктатуру пролетариата немедленной целью своей партии. Его цель заключалась в восстановлении парламентского режима по дофашистскому образцу» [28].

Во Франции Коммунистическая партия и находившееся под ее контролем профсоюзное объединение ВКТ [Всеобщая конфедерация труда] сыграли не менее контрреволюционную роль. Зная, что Коммунистическая партия, если бы захотела, могла бы свергнуть капиталистическую систему и взять власть, американские дипломаты внимательно следили за ее деятельностью. Сталинисты играли на руку Соединенным Штатам:

«Лидеры ВКТ и отдельные коммунисты культивировали отношения с американскими официальными лицами с 1945 по 1947 год в соответствии со стратегией Коммунистической партии в отношении международной разрядки и внутриполитического сотрудничества. Коммунистические чиновники ВКТ предоставляли американцам массу информации, большая часть которой подтверждала… что ВКТ не стремится к немедленному переходу к социализму и поддерживает ограниченные цели Национального совета сопротивления. ВКТ был защитником малого бизнеса, борьба за повышение производительности оставалась основой коммунистической политики, и никаких забастовок не происходило на заводах или в портах, находившихся “под контролем наших людей”» [29].

Взрывоопасная ситуация в Европе еще больше обострилась из-за растущей волны антиимпериалистической борьбы практически во всех старых европейских колониях. В этом контексте требование Морроу, чтобы Четвертый Интернационал ограничил свою программу и агитацию демократическими лозунгами, служило тому, чтобы троцкисты оказали поддержку сталинистским предательствам революционного движения рабочего класса, и способствовало бы стабилизации капитализма.

В эссе 2014 года, опубликованном в журнале Science and Society под названием «Стратегия и тактика в революционный период: Американский троцкизм и европейская революция, 1943-1946 годы», историки Даниэль Гайдо и Велия Лупарелло полностью защищают линию Морроу-Голдмана. Название эссе вызывает вопросы, ведь основная предпосылка аргументов Морроу, которую разделяют Гайдо и Лупарелло, заключается в том, что революционной ситуации не существовало. Они с одобрением цитируют требование Морроу о том, чтобы СРП и Четвертый Интернационал избавились от «всех следов концепции “объективно революционной” ситуации в данный момент» [30]. Данное ими пристрастное описание хода дебатов в Четвертом Интернационале одобряет антимарксистскую и деморализованную перспектива Морроу:

«На самом деле, утверждал Морроу, революция не была “объективной функцией социального процесса”, и ситуация в Европе никои образом не была сопоставима с последствиями Первой мировой войны. “Мы не повторяем 1917-1923 годов”, — предупреждал Морроу. Ситуация в 1945 году была “намного более отсталой”, потому что при отсутствии центра сплочения революционизированных масс, подобного большевистской революции и Третьему Интернационалу, развитие революционных партий идет гораздо медленнее, и поэтому весь процесс будет намного более длителен» [31].

Но откуда взялись большевистская революция и Третий Интернационал? В течение 1917 года Ленин и Троцкий вели упорную борьбу с меньшевиками и теми элементами внутри большевистской партии, которые утверждали, что ситуация не является революционной, что нет возможности выйти за рамки буржуазно-демократической программы. Большевики боролись за то, чтобы в полной мере выразить революционный потенциал, заложенный в объективной ситуации. Гайдо и Лупарелло не обращают внимания на парализующую и противоречивую софистику, лежащую в основе пораженчества Морроу: борьба за социалистическую революцию невозможна, потому что ситуация не является объективно революционной. В то же время ситуация не является революционной, потому что революционные действия не имеют «центра сплочения».

С теоретической точки зрения в аргументах, выдвинутых Гайдо и Лупарелло, мало нового. Они во многом повторяют социал-демократическую критику троцкизма, выдвинутую в двух эссе, опубликованных четыре десятка лет тому назад: в эссе Джеффа Ходжсона 1975 года под названием «Троцкий и фаталистический марксизм» и в статье Питера Дженкинса 1977 года «Там, где троцкизм заблудился: Вторая мировая война и перспектива революции в Европе». Ходжсон, напоминая Эдуарда Бернштейна, утверждал, что концепция Троцкого о современной эпохе как периоде непрерывного экономического переворота, распада системы буржуазных национальных государств, империалистических войн и социалистической революции, была принципиально ложной. Троцкий оставил в наследство Четвертому Интернационалу преувеличенный и нереальный акцент на кризисе. Морроу, писал Ходжсон, бросил вызов этой ложной точке зрения: «В результате Морроу и другие были изгнаны из СРП» [32].

Следуя Ходжсону, Дженкинс расхваливал Морроу за то, что тот оспорил «революционный катастрофизм» Четвертого Интернационала и одним из первых развил критику «последовательной тенденции части троцкистского движения, связанной с недооценкой жизнеспособности буржуазной демократии в Европе и силы реформистских идей среди рабочего класса» [33]. Троцкизм, заключал Дженкинс, «заблудился», потому что не смог превратиться в социал-демократическое реформистское движение.

Гайдо и Лупарелло приходят к такому же выводу, утверждая, что поражение Морроу и Голдмана «исключало серьезный анализ последствий политики, проводимой руководством СРП, а затем Европейским Секретариатом Четвертого Интернационала, — политики, которая привела троцкизм к политическому бессилию на протяжении большей части века» [34]. Но что имеют в виду Гайдо и Лупарелло под «политическим бессилием»? В рамках их аргументации это может означать только то, что троцкистское движение должно было принять политическую идентичность и программу социал-демократической реформистской организации. Троцкизму следовало избегать «политического бессилия» и искать влияния в рамках буржуазного парламентаризма. Всемирная Партия Социалистической Революции Троцкого должна была преобразоваться в национальные партии социал-демократического реформизма.

В 1940 году, проанализировав доводы меньшинства, Троцкий отметил: «Шахтман потерял мелочь: классовую позицию» [35]. Та же «мелочь» пропала без следа в эссе Гайдо-Лупарелло. У них полностью отсутствует какое-либо рассмотрение действительной классовой природы — то есть объективной социально-политической траектории — тенденции Морроу-Голдмана. В эссе нигде не затрагивается главный вопрос: каким классовым интересам служат Морроу и Голдман? Это печальное упущение, особенно в отношении профессора Гайдо, который много лет занимается серьезной научной работой по истории марксистского движения. Этот обычно добросовестный ученый включил в свою статью лишь беглую ссылку на «Три тезиса» Йозефа Вебера и МКГ, и он не обращает внимания на решающее влияние Вебера на Феликса Морроу. Еще более неоправданным является легкомысленное отношение Гайдо к политической эволюции Морроу, Голдмана и ван Хейенорта.

Все ведущие представители тенденции Морроу-Голдмана оставили троцкистское движение, отказались от социалистической политики и повернули резко вправо. Ясно, что эта эволюция логически выросла из позиций, которые они выдвигали во фракционной борьбе. Все они следовали, с теми или другими отклонениями, траектории Джеймса Бёрнхема. Ван Хейенорт покинул Четвертый Интернационал, осудил Советский Союз как «рабовладельческое государство», бросил социалистическую политику и стал известным математиком. Голдман покинул СРП, ненадолго присоединился к движению Шахтмана и вскоре отверг марксизм. Морроу, после исключения из СРП в 1946 году, отказался от социалистической политики, поддержал «холодную войну» американского империализма и стал богатым издателем оккультной литературы.

В ноябре 1976 года, проводя по поручению Международного Комитета расследование убийства Льва Троцкого, я встретился с Феликсом Морроу. Ему был 71 год, и он жил в пригороде. Нью-Йорка. Вспоминая фракционную борьбу 1943-46 годов, Морроу признался, что, несмотря на все политические разногласия между ними, Кэннон был прав в одном важнейшем пункте: Морроу больше не верил в возможность социалистической революции. Морроу вспомнил, что в своем последнем выступлении перед членами СРП перед исключением он заявил, что его никогда не удастся отделить от партии. Но, покидая зал заседаний, Морроу понял, что закончился этот этап его жизни, и что он больше никогда не будет активным в социалистической политике. Он чувствовал себя почти так, словно никогда и не был членом троцкистского движения. Я спросил Морроу, есть ли у него какие-либо сожаления о прошлом. Только одно, ответил он: «Я должен был договориться о получении гонораров за мою книгу Революция и контрреволюция в Испании».

Что касается Макса Шахтмана, то он стал в 1950-е годы советником злобно антикоммунистической профсоюзной бюрократии АФТ-КПП. В 1960-е годы Шахтман поддержал организованное ЦРУ в 1961 году вторжение на Кубу, а затем агрессию США во Вьетнаме.

Политическая эволюция Шахтмана, Морроу, Голдмана и ван Хейенорта была частью более широкого социального процесса: атмосфера «холодной войны», экономическая стабилизация послевоенной Европы и бюрократическое удушение революционного движения рабочего класса оказали влияние на политическую перспективу левых кругов мелкобуржуазной интеллигенции. Марксизм уступил в их головах место экзистенциализму. Прежнее внимание к социальным процессам сменилось фиксацией на личных проблемах. Научная оценка политических событий была заменена личностной и психологической интерпретацией. Концепции будущего, основанные на потенциале экономического планирования, уступили место утопическим мечтаниям. Интерес к экономической эксплуатации рабочего класса упал. Стала преобладать озабоченность экологическими проблемами, изолированными от вопросов классового правления и экономической системы.

Эволюция лидера МКГ иллюстрирует социально обусловленный процесс интеллектуального «регресса». МКГ разорвал отношения с Четвертым Интернационалом, о котором Йозеф Вебер стал писать с безудержным презрением. В письме от 11 октября 1946 года Вебер настаивает: «Четвертый Интернационал мертв, и, более того, он никогда не существовал». Вебер заявил, что ЧИ был основан на ложном фундаменте, а все его документы читаются так, словно они написаны для «политических неучей» [36]. Вскоре Вебер целиком порвал с марксизмом, осудил Советский Союз как общество государственного капитализма и, в конце концов, стал проповедником полуанархического экологического утопизма. Среди его ведущих последователей был другой бывший член СРП Мюррей Букчин (1921-2006), в 1971 году посвятивший свою книгу Анархизм пост-дефицита (Post-Scarcity Anarchism) своему наставнику Веберу. Букчин, ставший желчным врагом марксизма, благодарил своего учителя за то, что тот «более двадцати лет тому назад сформулировал утопический проект, разработанный в этой книге» [37]. Работы Букчина привлекли внимание Абдуллы Оджалана, лидера буржуазно-националистической Рабочей партии Курдистана (РПК), после его ареста и заключения в турецкой тюрьме в 1999 году. Оджалан нашел идеи Букчина совпадающими с его собственными мыслями о «демократическом конфедерализме». После смерти Букчина РПК почтила его память, назвав «одним из величайших обществоведов ХХ века» [38].

Политика повинуется логике классовых интересов. Это базовая истина, которую часто забывают, особенно ученые, склонные оценивать политические фракции на основе субъективных критериев. На их оценку влияют их собственные неосознанные политические предрассудки, особенно когда речь идет о споре между оппортунистами и революционерами. Для мелкобуржуазного академического ученого политика оппортунистов обычно выглядит более «реалистичной», чем программа революционеров. Но точно так же, как нет невинной философии, нет и невинной политики. Осознается это или нет, но политическая программа ведет к объективным последствиям. Четвертый Интернационал и СРП правильно поняли в 1940-е годы, что программа МКГ — сверхисторическое национальное освобождение и всеобщая демократия — была выражением чуждых классовых интересов, враждебных социализму.

В выводах своего эссе Гайдо и Лупарелло пишут, что «кризис Четвертого Интернационала начался не с разногласий, вызванных тактикой “глубокого энтризма” Мишеля Пабло в 1953 году, — как это часто утверждается, — но десятью годами ранее, из-за неспособности руководства СРП изменить свою тактику применительно к новой ситуации, сложившейся в Европе в результате падения Муссолини в 1943 году…» [39] Суть этого аргумента заключается в том, что троцкистское движение должно было ликвидировать себя в 1940-е годы. Его непродуманная и нереалистичная революционная программа обрекла движение на «политическое бессилие» и стала источником последующих кризисов в Четвертом Интернационале. Цель новой легенды, изложенной Гайдо и Лупарелло, заключается в переносе ответственности за кризис Четвертого Интернационала с плеч тех, кто пытался ликвидировать троцкистское движение, на тех, кто пытался его защитить.

Великая политическая заслуга Джеймса П. Кэннона состоит в его защите всемирной революционной перспективы троцкизма от нападок тенденции Морроу-Голдмана, которые, следуя тропой Бёрнхема и Шахтмана, выступили за капитуляцию перед «демократией» под эгидой американского империализма. После борьбы с этими капитулянтами Четвертый Интернационал столкнулся с другой, не менее опасной и коварно живучей формой антитроцкистского ревизионизма — с программой и тактикой, выдвинутыми в конце 1940-х — начале 1950-х годов Мишелем Пабло и Эрнестом Манделем.

Как бы ни разнились программы и ориентация двух основных форм ревизионизма, возникших в рядах Четвертого Интернационала между 1940 и 1953 годами (Бёрнхем-Шахтман и Пабло-Мандель), в их базовых исторических концепциях присутствовало значительное сходство. В контексте международного социального и политического положения 1940-х и 1950-х годов основная политическая концепция, которая связала шахтманистов (а также их последователей из группы «Три тезиса» и тенденции Морроу-Голдмана) с несколько позднее возникшим паблоистским ревизионизмом, заключалась в отказе от убеждения в революционном потенциале рабочего класса. Конкретные формы, вызванные этим отказом, отличались друг от друга. Шахтман и Бёрнхем утверждали, что Советский Союз представляет собой новую форму «коллективистского» общества под контролем бюрократической элиты, становящейся — или уже ставшей — новым правящим классом. Особенностью теории Шахтмана была мысль о том, что Советский Союз стал формой «государственного капитализма». Группа «Три тезиса» и ее последователи из тенденции Морроу-Голдмана, пришли к выводу, что социалистическая революция была исторически безнадежным делом.

Ревизионизм Пабло и Манделя, выросший в конце 1940-х годов, маскировал свой отказ от троцкизма поверхностно левой риторикой. Но в их перспективе ведущей силой в становлении социализма стала сталинистская бюрократия, а не рабочий класс. Теория Пабло была своего рода вывернутой наизнанку теорией шахтманистов. В то время как последние осудили сталинистский режим как предтечу новой формы эксплуататорского «бюрократически-коллективистского» общества, паблоистская тенденция провозгласила бюрократические сталинистские режимы, созданные в Восточной Европе после Второй мировой войны, необходимой формой исторического перехода от капитализма к социализму. Обе тенденции, каждая по-своему, опирались в своей политической перспективе на идею о нереволюционной роли рабочего класса. Пролетариат переставал быть активной, тем более решающей, силой в историческом процессе.

Пессимизм — можно даже сказать отчаяние, — который лежал в основе паблоистского ревизионизма, нашел свое концентрированное выражение в теории «войны-революции», выдвинутой в преддверии Третьего Всемирного Конгресса в 1951 году. «Для нашего движения объективная социальная реальность состоит главным образом из капиталистического режима и сталинистского мира», — заявлял документ Пабло. Борьба за социализм виделась в форме войны между этими двумя лагерями, из которой сталинистская система должна выйти победительницей. Возрождающийся из пепла термоядерной войны сталинизм создаст «деформированные рабочие государства» — подобные тем, которые появились после войны в Восточной Европе, — и они будут существовать в течение столетий. В этой причудливой фантазии не оставалось места для независимой роли рабочего класса или Четвертого Интернационала. Активистам-троцкистам предлагалось вступать в сталинистские партии и действовать там в роли группы давления слева. Эта ликвидаторская перспектива не ограничивалась сталинистскими партиями. Как объясняет глава 15 этой книги:

«Приспособление к сталинизму было главной чертой нового взгляда Пабло, но было бы ошибкой считать это его основной характеристикой. Паблоизм был и остается ликвидаторством во всех отношениях. Это отказ от гегемонии пролетариата в социалистической революции и подлинно независимого существования Четвертого Интернационала как сознательного выразителя исторической роли рабочего класса. Теория “войны-революции” заложила первоначальные основы для разработки главного ликвидаторского тезиса: все троцкистские партии должны раствориться в политических течениях, доминирующих в рабочих или массовых народных движениях стран, где действовали секции Четвертого Интернационала».

Раскол в ноябре 1953 года входит в число наиболее важных событий в истории социалистического движения. На карту было поставлено само существование троцкистского движения, т.е. сознательного и политически организованного выражения всего наследия борьбы за социализм. В самый критический момент в истории Четвертого Интернационала «Открытое письмо» Кэннона четко сформулировало основные принципы троцкизма, извлеченные из стратегических уроков революций и контрреволюций ХХ века. Ликвидация Четвертого Интернационала означала бы конец политически организованной марксистской оппозиции империализму и его политическим агентурам в сталинистских, социал-демократических и буржуазных националистических партиях и организациях. Это не спекулятивная гипотеза. Это — исторический факт, который можно проверить, исследуя катастрофические последствия паблоизма во многих странах мира, где эта ликвидаторская политика была реализована.

Что касается судьбы Советского Союза, то следует напомнить, что паблоистские лидеры придерживались теории бюрократической самореформы вплоть до самого конца сталинистского режима. Международный Комитет еще в 1986 году предупреждал, что приход к власти Михаила Горбачева и реализация его программы перестройки ознаменовали собой вступление в стадию финальной подготовки к реставрации капитализма в Советском Союзе. Паблоисты, напротив, приветствовали эту реакционную политику, считая ее решительным шагом в сторону социализма. Эрнест Мандель назвал Горбачева в 1988 году «замечательным политическим лидером». Отклоняя «абсурдные» предупреждения о том, что политика Горбачева ведет к реставрации капитализма, Мандель заявил: «Сталинизм и брежневизм явно подошли к концу. Советский народ, международный пролетариат, все человечество могут вздохнуть с облегчением» [40].

Ученик Манделя, британский паблоист Тарик Али, был еще более безудержен в своем энтузиазме в отношении режима Горбачева. В своей книге Революция сверху: Куда идет Советский Союз?, опубликованной в 1988 году, Али соединил воедино несколько характерных черт паблоизма: безграничную поддержку сталинистской бюрократии, гротескный политический оппортунизм и полную неспособность понять политическую реальность. В своем предисловии Али так суммировал основной тезис книги:

«Революция сверху утверждает, что Горбачев представляет собой прогрессивное, реформистское течение в советской элите. Его программа в случае своего успеха станет для социалистов и демократов большим выигрышем в мировом масштабе. Масштабы деятельности Горбачева, по сути, напоминают усилия американского президента девятнадцатого века: Авраама Линкольна» [41].

Явно обеспокоенный тем, что возвышение им Горбачева до политического уровня Авраама Линкольна не в полной мере выражает его преданность сталинизму, Тарик Али скромно посвятил свою книгу «Борису Ельцину, ведущему члену Коммунистической партии Советского Союза, чья политическая храбрость сделала его важным символом для всей страны» [42].

Открытая поддержка лидерами паблоизма двух главных архитекторов окончательного уничтожения Советского Союза — Михаила Горбачева и Бориса Ельцина — стала неопровержимым историческим подтверждением реакционного характера паблоизма и легитимности растянувшейся на десятилетия борьбы Международного Комитета против этой зловредной мелкобуржуазной политической агентуры империализма.

* * *

С момента публикации Наследия, которое мы защищаем в 1988 году мир пережил глубокие экономические, технологические и социальные изменения, не говоря уже про взрывные политические события. Распад Советского Союза не привел к новой эре мира, тем более к «концу истории», обещанному идеологами постсоветского империалистического триумфализма лет тридцать тому назад. Сказать, что мир переживает «кризис», выглядит преуменьшением. «Хаос» кажется более уместным определением. Последняя четверть века была омрачена непрерывной войной. Все континенты земного шара втягиваются в водоворот империалистического геополитического конфликта. Соединенные Штаты, озабоченные тем, что их ожидания неограниченной власти над всем миром после 1991 года не сбылись, вынуждены со все большей безрассудностью наращивать свои военные операции. Но рушатся сами основы империалистического миропорядка, каким он вышел из катастрофы Второй мировой войны. В условиях усиливающихся конфликтов Вашингтона с Россией и Китаем политические отношения между Соединенными Штатами и его основными империалистическими «партнерами», особенно с Германией, быстро ухудшаются.

На экономическом фронте капиталистическая система шатается от одного кризиса к другому. Последствия экономического краха 2008 года все еще не преодолены. Главным наследием краха стало усиление социального неравенства, которое достигло уровня, подрывающего стабильность демократических форм правления. Ошеломительная концентрация богатства в руках небольшой элиты является глобальным явлением, которое лежит в основе растущей политической нестабильности буржуазных правительств. Классовый конфликт усиливается во всех частях мира. Глобализация капиталистического производства и финансовых операций втягивает международный рабочий класс в общую борьбу.

Объективные условия служат импульсом для огромного расширения революционной классовой борьбы. Но эти объективные импульсы должны быть переведены в плоскость политически сознательного действия. В центре — важнейший вопрос о руководстве рабочего класса.

Несмотря на глубочайший кризис глобальной капиталистической системы и общее политическое расстройство на самых верхах буржуазии, усилия рабочего класса, направленные на то, чтобы найти верный путь, остаются заблокированными партиями и организациями, использующими свое влияние для сдерживания и внесения путаницы в рабочее движение. И все же опыт последних двух десятилетий оставил след в сознании масс. Многими осознается факт банкротства официальных «социалистических» партий. Но по мере того, как массы поворачивают свой взгляд к новым организациям, обещающим более радикальный подход к социальным проблемам, — таким как «Сириза» в Греции, — быстро вскрывается пустота их обещаний. Не прошло и нескольких месяцев правления «Сиризы», — которая пришла к власти на волне народных протестов против Евросоюза, — как эта партия предала каждое свое обещание. Если бы «Подемос» в Испании, Корбин в Британии или Сандерс в Соединенных Штатах пришли к власти, результат был бы таким же.

Разрешение кризиса революционного руководства остается центральной исторической задачей, стоящей перед рабочим классом. Эта огромная задача может быть решена только международной партией, которая усвоила весь исторический опыт Четвертого Интернационала, охватывающий восемьдесят лет. Только Международный Комитет Четвертого Интернационала способен дать политически ясный и последовательный отчет о всей своей истории. Его практика уходит корнями в сознательную защиту теоретического и политического наследия борьбы Льва Троцкого за Всемирную Социалистическую Революцию. Я надеюсь, что новое издание Наследия, которое мы защищаем внесет свой вклад в революционное воспитание нового поколения рабочих и молодежи, радикализированных объективным кризисом капитализма, и даст им толчок к изучению истории, программы и традиций Четвертого Интернационала.

Дэвид Норт
Детройт
20 июня 2018 г.

Примечания:

[1] Детальный анализ оппортунистического перерождения британской секции дан в документе How the Workers Revolutionary Party Betrayed Trotskyism 1973-1985, опубликованном в журнале Fourth International, Vol. 13, no. 1, Summer 1986. Все важнейшие документы о расколе с РРП доступны в осеннем выпуске журнала Fourth International за 1986 год (Vol. 13, no. 2).

[2] See pp. 231–32 of this volume.

[3] Документы Рабочей Лиги опубликованы в сборнике The ICFI Defends Trotskyism 1982–1986, журнал Fourth International, Vol. 13, no. 2, Autumn 1986.

[4] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е, том 21, с. 308.

[5] Лев Троцкий, Письмо к Джеймсу П. Кэннону от 12 сентября 1939 г. См.: http://iskra-research.org/Trotsky/sochineniia/1939/19390912.html.

[6] Там же.

[7] «СССР в войне». См.: http://iskra-research.org/Trotsky/sochineniia/1939/19390925.html.

[8] James Burnham and Max Shachtman, “Intellectuals in Retreat,” The New International, Vol. 5, no. 1, January 1939. Available at www.marxists.org/history/etol/writers/burnham/1939/intellectuals/index.htm.

[9] Троцкий, В защиту марксизма. См.: http://iskra-research.org/Trotsky/marksizm/Burnham-19400521.html.

[10] Там же.

[11] Я имею в виду фразу: «Не всякий ожесточенный мелкий буржуа мог бы стать Гитлером, но частица Гитлера сидит в каждом ожесточенном мелком буржуа» (Лев Троцкий, «Что такое национал-социализм?»). См.: http://iskra-research.org/Trotsky/sochineniia/1933/19330610.html.

[12] “The National Question in Europe: Three Theses on the European Situation and the Political Tasks,” dated October 19, 1941, published in the December 1942 edition of Fourth International, pp. 370–372. Available at www.marxists.org/history/etol/newspape/fi/vol03/no12/3theses.htm.

[13] Ibid.

[14] “Capitalist Barbarism or Socialism,” The New International (Vol. 10, no. 10), October 1944 (курсив в оригинале). Available at www.marxists.org/history/etol/newspape/ni/vol10/no10/ikd.htm

[15] Ibid.

[16] Ibid. (курсив в оригинале).

[17] Ibid. (курсив в оригинале).

[18] Ibid. (курсив в оригинале).

[19] Ibid. (курсив в оригинале).

[20] Лев Троцкий, «Что же такое перманентная революция?» (курсив в оригинале).

[21] Marcel Van Der Linden, “The Prehistory of Post-Society Anarchism: Josef Weber and the Movement for a Democracy of Content (1947–1964),” Anarchist Studies, 9 (2001), p. 131.

[22] Felix Morrow, “The Class Meaning of the Soviet Victories,” Fourth International, Vol. 4, no. 3, March 1943, available at www.marxists.org/archive/morrow-felix/1943/03/soviet.htm.

[23] SWP Internal Bulletin, Vol. 8, no. 8, July 1946, p. 28.

[24] Cited in Benn Steil, The Marshall Plan: Dawn of the Cold War (New York: Simon & Schuster), p. 26.

[25] Ibid., pp. 18–19.

[26] Ibid., pp. 19–20.

[27] Elena Agarossi and Victor Zaslavsky, Stalin and Togliatti: Italy and the Origins of the Cold War (Washington, D.C.: Woodrow Wilson Center Press, 2011), p. 95.

[28] Paul Ginsborg, A History of Contemporary Italy: 1943 — 80 (Penguin Books Ltd. Kindle Edition), p.43.

[29] Irwin M. Wall, The United States and the Making of Postwar France, 1945– 47 (Cambridge, Cambridge University Press, 1991), p. 97.

[30] Daniel Gaido and Velia Luparello, “Strategy and Tactics in a Revolutionary Period: U.S. Trotskyism and the European Revolution, 1943–1946,” Science & Society, Vol. 78, no. 4, October 2014, p. 504.

[31] Ibid., p. 503.

[32] Geoff Hodgson, Trotsky and Fatalistic Marxism, (Nottingham: Spokesman Books, 1975), p. 38.

[33] Peter Jenkins, Where Trotskyism got lost: The restoration of European democracy after the Second World War, (Nottingham: Spokesman Books, 1977). Available at www.marxists.org/history/etol/document/fi/1938-1949/ww/essay01.htm.

[34] Gaido and Luparello, p. 508.

[35] Троцкий, В защиту марксизма.

[36] Joseph Weber, Dinge der Zeit, Kritische Beiträge zu Kultur und Politik (Hamburg: Argument, 1995), p. 21, (translation by David North).

[37] Murray Bookchin, Post-Scarcity Anarchism, (Montreal: Black Rose Books, 1986), p. 32.

[38] Joris Leverink, “Murray Bookchin and the Kurdish Resistance,” ROAR magazine, August 9, 2015, available at https://roarmag.org/essays/bookchin-kurdish-struggle-ocalan-rojava/.

[39] Gaido and Luparello, p. 508.

[40] Ernest Mandel, Beyond Perestroika (London: Verso Books, 1989), p. xvi.

[41] Tariq Ali, Revolution From Above: Where is the Soviet Union Going? (Surry Hills, Australia: Hutchinson, 1988). p. xiii.

[42] Ibid.