Ниже публикуется первая часть лекции "Марксизм против ревизионизма накануне двадцатого столетия", прочитанной председателем редколлегии Мирового Социалистического Веб Сайта Дэвидом Нортом в рамках летней школы американской Партии Социалистического Равенства (Socialist Equality Party) и МСВС, которая проводилась с 14 по 20 августа 2005 года в Анн-Арборе, штат Мичиган. Лекция публикуется в трех частях.

Триумфальное шествие марксизма

Рост европейского социалистического движения и влияния марксизма на рабочий класс в течение последних трех десятилетий девятнадцатого века является одним из самых выдающихся политических и идейных феноменов в мировой истории. В конце 1849 года Маркс, а затем и Энгельс, прибыли в Англию в качестве политических эмигрантов. В течение двух последующих десятилетий Маркс проводил свои теоретические исследования законов функционирования капиталистического общества, находясь в тяжелейших личных условиях. Можно понять чувства, которые испытывал Маркс, благодаря письму, которое он написал Энгельсу 8 января 1863 года:

"Черт знает что такое, но в нашем кругу теперь не бывает ничего, кроме несчастий. Я тоже совсем потерял голову. Мои попытки достать немного денег во Франции и в Германии не увенчались успехом, притом было ясно, что с помощью этих 15 фунтов мне удастся задержать лавину лишь на несколько недель. Не говоря уже о том, что мне перестали отпускать в долг все, кроме мясника и булочника, да и те в конце недели тоже прекратят, — ко мне пристают с ножом к горлу из-за школы, из-за квартиры и из-за всего на свете. Те из кредиторов, которые получили по несколько фунтов в счет долга, ловко прикарманили эти деньги, чтобы с удвоенной энергией наседать на меня. К тому же у детей нет ни обуви, ни одежды, чтобы выйти на улицу. Словом, дьявол сорвался с цепи..."

"Чудовищно эгоистично с моей стороны в такой момент рассказывать тебе об этих кошмарах. Но это гомеопатическое средство. Одно бедствие рассеивает печаль по поводу другого. И в конце концов, что мне остается делать? Во всем Лондоне нет ни одного человека, с которым я мог бы поговорить по душам, у себя же дома я играю роль молчаливого стоика, чтобы уравновесить бурные взрывы с другой стороны. Но работать при таких условиях становится совершенно невозможно" [1].

Всего через три дня после написания этого письма Маркс завершил черновой вариант основной части своего монументального трехтомного исследования Теории прибавочной стоимости, — важнейшей подготовительной работы по написанию Капитала, первый том которого был закончен в августе 1867 года.

В течение 25 лет, ушедших на разработку Капитала — произведения, публикация которого прошла фактически незамеченной буржуазными экономистами того времени, — марксизм создал теоретическое руководство и развил вдохновляющую идею для роста первой массовой партии в Европе. То, что это триумфальное шествие произошло в Германии, не было случайностью. Марксизм на первых порах нашел массовую аудиторию в рабочем классе страны, в которой культурная и интеллектуальная жизнь в эпоху Просвещения достигла уровня почти невообразимой высоты.

Великое наследие классического немецкого философского идеализма — наиболее глубоко представленного Кантом, Фихте и, в особенности, Гегелем — было усвоено после революции 1848 года рабочим классом благодаря деятельности Маркса и Энгельса. В самом деле, Маркс предвидел выдающуюся роль, которую философия — освобожденная от всех идеалистических ловушек, критически переработанная на материалистической основе с опорой на естествознание и нацеленная на исследование экономических основ человеческого общества — должна была сыграть в освобождении немецкого рабочего класса. Он писал в 1843 году:

"Оружие критики не может, конечно, заменить критики оружием, материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой; но и теория становится материальной силой, как только она овладевает массами" [2].

"Подобно тому как философия находит в пролетариате свое материальное оружие, так и пролетариат находит в философии свое духовное оружие... Эмансипация немца есть эмансипация человека. Голова этой эмансипации — философия, ее сердце — пролетариат. Философия не может быть воплощена в действительность без упразднения пролетариата, пролетариат не может упразднить себя, не воплотив философию в действительность" [3].

Эти слова были написаны как раз в то время, когда Маркс приступал к своей критике идеалистической философии Гегеля. Извлечение рационального ядра идеалистической системы Гегеля — то есть переработка диалектики категорий и понятий, представленной Гегелем как самоотчуждение и восстановление Абсолютной идеи, на материалистической основе — составило теоретически-интеллектуальное достижение величайшего масштаба. Однако преодоление гегельянства не могло быть осуществлено критикой, остававшейся в рамках спекулятивного мышления. До Маркса немецкий философ Фейербах уже заложил основу для материалистической критики гегельянства. Но сила критики Фейербаха была ограничена преимущественно натуралистическим и механистическим характером его материализма. "Человек", как философски предполагалось Фейербахом, живет в природе, а не в истории. Такое неисторическое существо было лишено всякой социальной конкретности.

Поэтому, хотя и настаивая на первичности материи над мыслью, Фейербах не мог на этой основе объяснить сложность и многообразие форм человеческого сознания. В особенности он не смог дать объяснение изменениям в сознании, которые обнаруживались в ходе исторического развития человечества.

Европа и Германия, в которой родились Гегель (в 1770 году) и Фейербах (в 1804 г.), изменились в результате влияния Французской революции и наполеоновских войн. Но как следовало объяснять эти события? Являлись ли они просто результатом провозглашения идеалов свободы, равенства и братства? И даже если следовало признать силу этих идей, то откуда они взялись? Ответ, данный Гегелем — что эти идеи выросли как логически-определенные моменты самоотчуждения Абсолютной идеи — был совершенно несоответствующим объяснением конкретных исторических процессов. Только на основе изучения истории человека как общественного существа стало возможным на материалистической основе установить происхождение и развитие общественного сознания.

Существенные элементы материалистического понимания истории были развиты Марксом и Энгельсом на протяжении трех выдающихся лет — с 1844 по 1847. В течение этого времени они написали Святое семейство, Немецкую идеологию, Нищету философии и, наконец, Манифест Коммунистической партии. В течение следующих 20 лет марксово исследование политической экономии, воплотившееся в написании Капитала, обеспечило теоретическое обоснование как диалектического метода анализа, так и материалистического понимания истории. В 1859 году, когда работа Маркса о политической экономии достигла весьма продвинутой стадии, он следующим образом суммировал "руководящий принцип" своей теоретической работы:

"В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе, думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующегоконфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями" [4].

Даже спустя почти 150 лет потрясающая сила онтологических и эпистемологических принципов, сформулированных в этом фрагменте, является непреодолимой. Насколько мелкими, незрелыми и, говоря откровенно, глупыми и циничными кажутся постулаты постмодернизма, когда ставишь рядом с ними тщательную разработку Марксом вопроса о движущих силах истории и анализа основ человеческого общественного сознания во всех его сложных формах. Подобно другому потрясающему достижению 1859 года, Происхождению видов Дарвина, теоретические идеи, выдвинутые Марксом в его предисловии к работе К критике политической экономии, знаменовали решающую веху в интеллектуальном развитии человечества. Существует глубокая внутренняя связь между этими работами. И не просто потому, что с публикацией этих работ Маркс навсегда изменил исследование истории, а Дарвин — исследования в области биологии и антропологии.

Это, разумеется, правда, поскольку это само по себе уже не малое достижение. Однако эти труды представляют собой нечто еще более значимое. В 1859 году в работах Дарвина и Маркса человеческий род окончательно подошел к тому моменту, когда он стал способным понять закономерные процессы своего собственного биологического и общественного развития. Теперь возникли интеллектуальные предпосылки для сознательного вмешательства человека в прежде неосознанные процессы его биологической и социальной эволюции.

Распространение влияния социализма и контрнаступление буржуазии

Хоть поначалу и медленно, влияние теоретической работы Маркса и Энгельса приносило плоды. Первый Интернационал, основанный в 1864 году, создал, несмотря на острый конфликт с бакунистами, твердую почву для распространения марксистских идей. В августе 1869 года на конференции в Эйзенахе была образована Социал-демократическая рабочая партия. Эта партия не основывалась на теоретически последовательной марксистской программе. Лассальянские идеи оказывали — и продолжали оказывать еще в продолжение многих лет — существенное политическое влияние на немецкий рабочий класс.

Однако в течение следующего десятилетия марксизм достиг преобладающего положения в среде социалистически мыслящих рабочих Германии. Усилия режима Бисмарка запретить Социал-демократическую партию оказались безрезультатными. На выборах, состоявшихся в 1890 году, через 11 лет после принятия государством так называемых "антисоциалистических" законов, СДПГ получила 19,7 процента голосов. Превращение рабочего класса в массовую политическую силу, ведомую партией, программа которой провозглашала окончание буржуазного порядка, не могло не оказать глубокого воздействия на общий интеллектуальный, а также и политический кругозор господствующего класса.

К 1880-м годам буржуазия не могла уже игнорировать возрастающее и во все большей степени могущественное влияние марксизма на европейскую политическую и интеллектуальную жизнь. Она признала, что Бисмарк и его политическая полиция оказались не в состоянии справиться со столь мощным вызовом существующему общественному порядку. Простого осуждения социализма было уже недостаточно. Борьба против социализма неизбежно должна была принять более изощренную идеологическую форму. В различных и многообразных областях — экономике, социологии и философии — интеллектуальные представители буржуазии начали борьбу с марксизмом, стремясь обнаружить слабости в его теоретических основах. Одним из постоянных элементов новой критики, связанной с возрождением кантианской философии, было утверждение о том, что марксизм ложно представляет себя наукой.

Новые противники доказывали, что марксизм не может быть научным из-за своей неопровержимой связи с политическим движением, лишающей его объективности и беспристрастности, которые являются предпосылкой научного исследования. Социолог Эмиль Дюркгейм писал, что исследование Маркса "было проведено, чтобы подтвердить доктрину... а не ради того, чтобы вывести доктрину из исследования... Именно страстность вдохновляла все эти системы; то, что породило их и наделило их силой — это жажда более совершенной справедливости... Социализм не является наукой, социологией в миниатюре: он — крик боли" [5]. Либеральный итальянский историк Бенедетто Кроче подобным же образом доказывал, что марксизм не может быть наукой, потому что его выводы явились результатом революционных политических пристрастий [6].

В течение более чем столетия буржуазно-либеральные выпады против марксизма концентрировались на вопросе об отрицании его научного характера. Эта критика неизменно включала в себя фальсификацию того, что Маркс и Энгельс имели в виду, когда заявляли о превращении социализма в науку. Они никогда не утверждали, что открыли законы, которые управляют социально-экономическими процессами с той же точностью, с какой законы, открытые физиками, определяют движение и траекторию планетарных или межзвездных явлений. Таких законов не существует.

Однако это никоим образом не умаляет научного характера марксизма, который следует понимать в следующем смысле. Социализм Маркса и Энгельса отличал себя от схем и идей прежнего поколения утопических мыслителей, которые были не в состоянии установить необходимого и объективного отношения причинности между существующими условиями общества и своими собственными планами по его реформированию и возрождению. Подобная ограниченность была преодолена Марксом и Энгельсом: во-первых, благодаря разработке материалистического понимания истории, и, во-вторых, благодаря открытию законов движения капиталистического способа производства. То, что эти законы проявляют себя как тенденции, а не в виде полностью предсказуемых и повторяющихся результатов, выражает не ограниченность марксизма, а, напротив, по существу разнородный и внутренне противоречивый характер объективной общественной действительности.

Вообще говоря, открытие и объяснение решающей роли экономических процессов и отношений в человеческом обществе сделало возможным демистификацию истории и ее сознательное понимание. Категории, развитые, обогащенные и разработанные Марксом в процессе его исследования капитализма — такие как рабочая сила, стоимость, прибыль — выступают как абстрактные теоретические выражения действительных объективно существующих социально-экономических отношений.

Утверждение, согласно которому политическая партийность несовместима с научной объективностью, является софистикой. Обоснованность исследования не исключается партийностью и не гарантируется индифферентностью. Партийность не является аргументом против научного и объективного характера марксизма; следовало бы показать, что партийность компрометирует честность исследования и ведет к доказуемо ложным выводам.

К середине 1890-х годов воздействие постоянной буржуазной критики марксизма дало себя знать внутри социалистического движения. Эдуард Бернштейн, одна из самых значительных фигур в немецкой Социал-демократической партии, начал — на первых шагах осторожно, а затем с безграничным энтузиазмом, который обычно проявляется политическими ренегатами — выражать свои возражения революционной программе марксизма. Принимая во внимание видное положение, которое Бернштейн занимал в немецком и международном социалистическом движении — он являлся литературным душеприказчиком Фридриха Энгельса — было неизбежным то, что его критика марксизма стала политическим cause celebre [сенсационным событием], которое вызвало внутреннюю борьбу в социалистических партиях всей Европы. Размах конфликта вокруг "ревизии" Бернштейном марксизма, которого Бернштейн не ожидал и едва ли желал, означал, что спор имел глубокие социальные, а не чисто личные корни.

Как я уже отмечал, буржуазные теоретики — в качестве разновидности идеологического защитного механизма — к 1890-м годам начали агрессивно реагировать на рост социалистического движения. Но воздействие этого контрнаступления было обусловлено значительными изменениями в мировой экономической атмосфере. Длительная экономическая депрессия, которая началась в середине 1870-х годов, наконец, уступила место восстановлению нормы прибыли и значительному подъему в промышленности и финансах. Хотя и не без периодических кризисов, экономический подъем, начавшийся в середине 1890-х годов, продлился до самого кануна Первой мировой войны. С грубо эмпирической и позитивистской точки зрения, видимое увеличение базовых экономических показателей капиталистического производства и торговли, наряду с их положительным и ощутимым воздействием на уровень жизни широких слоев мелкой буржуазии и определенных частей рабочего класса, поставило под вопрос марксистский анализ капиталистической системы — в особенности, вывод о неизбежности ее революционного низвержения.

Широкомасштабная индустриализация Германии после Франко-прусской войны 1870 года и формальное учреждение империи в 1871 году (знаменовавшее собой завершение процесса объединения Германии при Бисмарке) породили противоречия в немецком рабочем движении: одновременно с его чрезвычайно быстрым ростом и формальным принятием марксизма как теоретической революционной основы его программы, также усилился и рост ревизионизма. Прежде всего, новые отрасли промышленности Германии развивались на основе самых современных технологий, что вызвало к жизни хорошо образованный и высококвалифицированный рабочий класс. Именно среди этого значительного слоя марксистские идеи нашли восприимчивую аудиторию. Более того, совершенно реакционный характер государственной структуры династии Гогенцоллернов при канцлере Бисмарке, концентрировавшую всю политическую власть в руках землевладельческой элиты, которая погрязла в традициях прусского милитаризма и патологической враждебности ко всем формам народной демократии, встречал незначительную оппозицию со стороны трусливой либеральной буржуазии.

Социалистическое движение стало реальным узловым пунктом массовой оппозиции этому государству. Социал-демократы создали широкомасштабную организационную сеть, охватывавшую фактически все стороны жизни рабочего класса. СДПГ под руководством Августа Бебеля представляла собой нечто вроде "государства в государстве". В самом деле, в то время как Вильгельм II являлся кайзером Германской империи, Бебель — вся сознательная жизнь которого, начиная с начала 1860-х годов, была посвящена становлению социалистического движения, за что он провел почти пять лет в тюрьме — всенародно рассматривался как "кайзер" рабочего класса.

Практика социалистического движения, начиная с трудной борьбы против антисоциалистических законов 1880-х годов, концентрировалась вокруг систематического развития и усиления своей организации. Легендарные таланты немецкого народа в этой особой сфере были усилены теоретическим пониманием, выработанным марксизмом. Более того, рост организации немецкого рабочего класса был органически связан с развитием немецкой промышленности. Трагические политические последствия глубокой внутренней связи между немецким промышленным экономическим развитием и ростом немецкого национального рабочего движения должны были стать совершенно очевидными в момент кризиса 1914 года.

Несмотря на шокирующий характер событий августа 1914 года [поддержка СДПГ оказанная кайзеровскому государству], они были подготовлены в течение довольно продолжительного периода. Я буду говорить об этом более подробно чуть позже. Сейчас же позвольте мне заметить, что определенные характерные черты социал-демократического движения, как в смысле организации, так и в смысле политической практики, которые привели к трагедии 1914 года, были заметны уже в середине 1890-х годов.

Хотя принятие Эрфуртской программы в 1893 году формально обязывало СДПГ к революционному преобразованию общества, практика немецкого социалистического движения — определявшаяся в значительной степени преобладающими объективными условиями в период быстрого экономического подъема — носила преимущественно реформистский характер. Троцкий позднее писал, что в Германии Гогенцоллернов марксизм оказался в своеобразном положении примирения революционной перспективы с реформистской практикой. В этих рамках две сферы деятельности имели исключительное значение: во-первых, активность на выборах, направленная на увеличение социал-демократического представительства в общегерманском Рейхстаге и в парламентах различных земель; во-вторых, профсоюзная деятельность, то есть организация и представительство рабочих в структурных рамках капиталистической промышленности.

В обеих сферах СДПГ достигла значительных практических результатов. Однако это было достигнуто, с точки зрения революционной стратегии, дорогой ценой. Работа парламентских фракций в бесчисленных формах поднимала проблему взаимосвязи между необходимостью сохранения политической независимости рабочего класса от буржуазного государства и стремлением достичь максимальных практических результатов. Хотя СДПГ была крупнейшей политической партией Германии, в Рейхстаге она находилась в численном меньшинстве из-за объединения ее аристократических и буржуазных противников. Собственно, она не могла сделать больше, чем голосовать как парламентское меньшинство против правительственных мер.

Это разочаровывающее положение не предлагало простого выхода, не говоря уже о принципиальном решении. Но в социал-демократии существовали элементы, особенно в Южной Германии, которые видели решение, а именно — в виде некоего парламентского альянса с буржуазными либералами. Против этого выступало национальное руководство, и Бебель отказался санкционировать эту форму классового соглашательства в национальном Рейхстаге, где он руководил партийной фракцией. Но стремление к практическому соглашательству с фракциями немецкой буржуазии было налицо.

Другая сфера работы, профсоюзы, ставила еще большие проблемы. СДПГ в течение 1870-х и 1880-х годов действовала как повивальная бабка немецкого профсоюзного движения. Она обеспечивала руководство и финансирование профсоюзов на начальной стадии их развития. Но к началу 1890-х годов соотношение сил между профсоюзами и партией начало меняться. Профсоюзы росли намного быстрее, чем партия, и последняя с течением времени становилась во все большей мере зависимой от организационной и финансовой поддержки профессиональных объединений. Во главе ведущих профсоюзов Германии стояли социал-демократы, которые сохраняли формальную приверженность политической линии, проводимой фракцией Бебеля в руководстве СДПГ. Однако ежедневная работа профсоюзных вождей неизбежно принимала, как правило, реформистский характер.

В то время как на теоретические формулировки, выработанные Бернштейном, непосредственно влияли модные доминирующие течения в буржуазной антимарксистской философии, материальный импульс ревизионизму Бернштейна был придан объективными социально-экономическими условиями, которые существовали в Европе и в Германии. В этом объективном контексте ревизионизм Бернштейна вырос как теоретическое выражение реформистской по преимуществу практики немецкого социалистического движения. В той степени, в какой эти объективные условия и формы практической деятельности существовали также и в других странах, ревизионизм Бернштейна нашел себе международную поддержку.

Ревизионизм Эдуарда Бернштейна

Когда впервые проявился ревизионизм Бернштейна? Симптомов было много. В самом деле, в начале своей деятельности в качестве социалиста Бернштейн выказывал склонность к разбавлению революционного марксизма мелкобуржуазным гуманистическим жаргоном. В конце 1870-х годов Бернштейн объединился с Карлом Хёхбергом, богатым спонсором молодежного социал-демократического движения, которые полагал, что социализм имел бы лучшие перспективы в качестве многоклассового движения, в особенности обращаясь к среднему классу на этической основе. Под давлением Бебеля и Энгельса Бернштейн оставил эту линию; однако, как это часто случается в политике, то, что сначала кажется ошибками молодости, оказывается первыми признаками политической тенденции.

Позднее Бернштейн переехал в Англию, где он установил очень дружеские отношения с представителями реформистского Фабианского движения. Кажется весьма вероятным, что полученный им в Британии опыт, где профсоюзный реформизм распространился подобно сорняку после распада революционного чартизма, оказал глубокое впечатление на Бернштейна. В богатой Британии с ее стабильным средним классом и глубоко укорененной парламентской системой перспективы революционного свержения капитализма казались Бернштейну в высшей степени маловероятными.

В начале 1895 года Энгельс был глубоко возмущен, когда он обнаружил, что его введение к новому изданию Классовой борьбы во Франции, написанной Марксом в 1850 году, было отредактировано Бернштейном и Каутским таким образом, что создавалось впечатление, будто старый революционер стал апостолом мирного пути к социализму. 1 апреля 1895 года, всего за четыре месяца до своей смерти, Энгельс гневно писал Каутскому:

"К своему удивлению, нахожу сегодня в Vorwaerts напечатанное без моего ведома извлечение из моего "Введения", приглаженное таким образом, что я предстаю в нем в виде миролюбивого поклонника законности во что бы то ни стало. Тем более радует меня, что "Введение" целиком появится теперь в Neue Zeit и это позорное впечатление рассеется. Я совершено определенно выскажу свое мнение на этот счет Либкнехту, а также и тем, которые — кто бы они ни были — предоставили ему эту возможность исказить мои взгляды, не сообщив мне при этом ни слова" [7].

В октябре 1896 года, через год с небольшим после смерти Энгельса, Бернштейн написал статью на тему "Проблемы социализма", которая знаменовала формальное начало его открытого отказа от революционной программы марксизма. Его статья начиналась с указания на быстрые успехи и растущее влияние социалистического движения в Европе. Даже буржуазные партии должны обратить внимание на требования, выдвигаемые социалистами. Тем не менее, доказывал Бернштейн, эти успехи не означают, что социализм стоит на пороге полной победы, несомненно, что становится необходимым отказаться от по большей части негативного отношения социалистического движения к существующей действительности. Взамен социалисты должны "выступить с положительными предложениями реформы" [8].

В течение последующих двух лет Бернштейн разрабатывал свою критику ортодоксального марксизма, которая достигла пика в публикации Предпосылок социализма. Эти работы ясно показали, что не было ни одного положения марксизма, с которым бы был согласен Бернштейн. Он отвергал его философские обязательства перед Гегелем и применение диалектического метода. Бернштейн доказывал, что действительное развитие капитализма опровергло экономический анализ Маркса. В частности, Бернштейн не признавал то, что он называл "социалистическими катастрофами", — мнение о том, что капитализм движется в результате внутренних противоречий к всеобъемлющему кризису. Хотя и признавая возможность периодических кризисов, Бернштейн утверждал, что капитализм развил, и продолжает развивать, "средства приспособления" — вроде использование кредита — посредством которых такие серьезные кризисы могут быть либо отсрочены на неопределенное время, либо ослаблены.

В любом случае, будущее социализма, утверждал Бернштейн, не следует связывать с неизбежностью большого кризиса капиталистической системы. Как писал Бернштейн участникам Штутгартского съезда Социал-демократической партии в 1898 году:

"Я выступил против взгляда, согласно которому мы стоим в преддверии неизбежного краха буржуазного общества и согласно которому социал-демократия должна позволить определять свою тактику и делать ее зависимой от перспективы какой-нибудь такой приближающейся большой катастрофы. Я придерживаюсь этой точки зрения в каждой ее отдельной детали [9].

Это был центральный пункт: коренной вопрос заключался не в том, чтобы в точности предсказать и рельефно описать форму, которую примет "катастрофа". Нельзя дать предсказания, пригодного для всех времен и условий. Напротив, решающий вопрос заключался в том, существовала или нет какая-либо объективная и необходимая связь между развитием социализма и действительно существующими внутренними противоречиями капиталистической системы. Если такой связи не существовало, то тогда невозможно говорить о социализме как исторической необходимости.

Что тогда, в отсутствии необходимости, давало бы рациональное обоснование социализму? Для Бернштейна социализм мог и должен был оправдываться на этической и нравственной основе — то есть как приложение категорического императива Канта к сфере политики, что включает в себя следующее предписание: "поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице и в лице всякого другого как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству".

Усилия Бернштейна по установлению этического фундамента для социализма не были оригинальными. В действительности в течение 1890-х годов существовала значительная группа неокантианцев, которые полагали, что категорический императив Канта логически ведет к социализму. Некоторые, вроде знаменитого неокантианского философа Мориса Когена, доказывали, что Канта следует рассматривать, на основе его этики "истинным и действительным основателем немецкого социализма" [10].

Эти было и неверно, и наивно. Категорический императив занимает в области нравственного то же место, которое здравый смысл, в общем, занимает в ежедневной деятельности обычного человека. Так же как использование здравого смысла может приносить вполне удовлетворительные результаты во всех типах стандартных ситуаций, так и категорический императив может служить руководством к приемлемому поведению в ограниченных общественных пределах. В осуществлении исключительно частных и личных отношений в высшей степени похвально относиться к ближнему как к цели, а не как к средству. Однако в общественной сфере любой тип строгого соблюдения этого императива является в высшей степени проблематичным.

Универсальное применение этого правила в обществе, разделенном на классы, является невозможным в сколько-нибудь серьезном политическом смысле. Кант, который жил значительно раньше времени, когда промышленный капитализм широко распространился в Германии, не мог понимать, что его главный этический постулат был объективно несовместим с отношениями производства в капиталистическом обществе. Чем еще является наемный рабочий для капиталиста как не средством, которое производит прибавочную стоимость и прибыль?

Внутри Социал-демократической партии Германии первоначально существовало огромное сопротивление публичной критике Бернштейна. Именно русские марксисты, сначала Парвус, а затем Плеханов, настаивали на открытой и решительной борьбе против ревизионизма Бернштейна. Плеханов, используя свой хорошо известный подход "пленных не брать" в отношении к теоретической полемике, написал серию сокрушающих эссе, которые разоблачили банкротство философских идей Бернштейна. Эти эссе являются одним из лучших проявлений диалектического метода и теоретических основ марксизма. Еще более известна блестящая полемическая работа 27-летней Розы Люксембург Реформа или революция? В первой главе этой работы автор сознательно суммирует принципиальные вопросы, поставленные нападением Бернштейна на марксизм:

"Ревизионистская теория стоит перед дилеммой. Или социалистический переворот по-прежнему вытекает из внутренних противоречий капиталистического строя,— тогда вместе с этим строем развиваются и его противоречия, и результатом их будет в свое время крушение его в той или иной форме; но в таком случае "средства приспособления" недействительны и теория крушения верна. Или "средства приспособления" действительно в состоянии предотвратить крушение капиталистической системы, т. е. сделать, таким образом, капитализм способным к существованию и устранить, следовательно, его противоречия; но в таком случае социализм перестает быть исторической необходимостью и представляет собою все, что угодно, но только не результат материального развития общества. Эта дилемма ведет к другой: или ревизионизм прав в отношении хода капиталистического развития, и в таком случае социалистическое преобразование общества превращается в утопию, или социализм не утопия, но тогда неверна теория средств приспособления. That is the question — вот в чем вопрос" [11].

При чтении Предпосылок социализма остается только удивляться той степени, в какой Бернштейн совершенно не обращает внимание на зловещие звуки, доносящиеся из-за фасада капиталистического общества конца века. Он с потрясающим благодушием допускал, что показатели экономического развития могут демонстрировать бесконечный рост, постоянно повышая уровень жизни масс. Идея большого кризиса казалась Бернштейну совершенным безумием. Даже предупреждения о том, что новые явления колониализма и милитаризма приведут к насильственному столкновению между вооруженными в огромной степени капиталистическими государствами — одна из возможных форм, которую надвигающаяся катастрофа могла принять — отбрасывались Бернштейном как сеющие панические настроения. "К счастью, — самодовольно замечал Бернштейн, — мы во все большей мере привыкаем урегулировать политические разногласия иными путями, чем использование огнестрельного оружия" [12]. И это говорилось в канун двадцатого века!

Несмотря на сопротивление вождей немецкой социал-демократии, открытой борьбы против взглядов Бернштейна нельзя было избежать. Хотя Каутский оттягивал свое выступление настолько, насколько это было возможно, он — последний судья во всех теоретических вопросах внутри немецкого и европейского социалистического движения — в конце концов вступил в ряды критиков Бернштейна и умеренно опроверг его основные пункты. На партийном съезде 1898 года и на других в последующие годы ересь Бернштейна официальна осуждалась. На теоретическом уровне марксизм царствовал безраздельно. Но на другом уровне, уровне партийной практики и организации, борьба против теоретического ревизионизма не имела какого бы то ни было влияния.

Когда Плеханов призвал СДПГ исключить Бернштейна, то это предложение сразу было отвергнуто партийными вождями. У партийных лидеров не было большого желания исследовать и выявлять действительную связь между ревизионистской теорией и практикой и организацией СДПГ. Чтобы сделать это, следовало неизбежно поставить под вопрос отношение между СДПГ и профсоюзами, которые находились, по крайней мере номинально, под партийным контролем.

Существовало много причин, почему лидеров СДПГ не привлекали перспективы открытой борьбы против практических форм оппортунизма, особенно тех, которые были связаны с каждодневной деятельностью профсоюзов. Они опасались, что такая борьба может расколоть партию, приведет к замешательству в рядах рабочего класса, подорвет результаты десятилетий организационной работы и даже будет способствовать государственным репрессиям против СДПГ. Это были веские опасения. И, тем не менее, последствия уклонения СДПГ от борьбы против политического оппортунизма были глубокими и трагическими.

Более того, ревизионизм был не только немецкой проблемой. Он проявился в различных формах во всех секциях Второго Интернационала. В 1899 году французская Социалистическая партия была потрясена, когда один из ее вождей, Александр Мильеран, принял предложение французского президента Вальдека-Руссо вступить в его кабинет в качестве министра торговли. Это событие сделало совершенно очевидным то, что логика Бернштейна вела к классовому соглашательству, политической капитуляции перед буржуазией и к защите ее государства.

Только в одной секции Второго Интернационала, в российской Социал-демократической рабочей партии борьба против ревизионизма велась на систематической основе и привела к самым далеко идущим политическим результатам.

Примечания:

[1] Маркс К., Энгельс Ф., Сочинения, 2-е изд. Т. 30, с. 254-255.
[2] Маркс К., Энгельс Ф., Сочинения, 2-е изд. Т. 1, с. 422.
[3] Там же, с. 428-429.
[4] Маркс К., Энгельс Ф., Сочинения, 2-е изд. Т. 13, с. 6-7.
[5] Цит. по: H. Stuart Hughes, Consciousness and Society (New York: Vintage, 1977), p. 77.
[6] Ibid, p. 88.
[7] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд., т. 39, с. 373.
[8] Marxism and Social Democracy: The Revisionist Debate 1896-1898, ed. H. Tudor and J.M. Tudor (Cambridge University Press, 1988), p. 74.
[9] Eduard Bernstein, The Preconditions of Socialism (Cambridge University Press, 1993), p. 1.
[10] Цит. по: Peter Gay, The Dilemma of Democratic Socialism (New York: Collier, 1970), p. 152.
[11] Люксембург Р. О социализме и русской революции. М., 1991. С. 24.
[12] Preconditions, p. 162.